KoshhaКуномамаArietti999Друзья! Прошу прощения за такой долгий "пирриф" в повествовании.
Много работы навалилось, и всякий жизненный сумбур( что порой не дает сосредоточиться на повествовании.
Однако, теперь спешу исправиться! Так что продолжение истории пишется, и даже более того - вот новая глава ^^
Глава 9....Сколько времени у нее в запасе? Тридцать минут? Двадцать?..
Как трудно, почти невозможно вести счет треклятого времени, когда там, за спиной, остался - Он, и нльзя, нельзя обернуться; нельзя плюнуть на все - а, гори оно синим!.. - и рвануть назад, броситься, исчезнуть, лишь бы не болело так сердце, не ныла душа, не болела, не исходила бессильным криком.
Бежать - потому что не дано ей иного. Бежать, суетливо, поспешно, нелепо, оскальзываясь и спотыкаясь на мокрой от дождя земле. Быстрее - к знакомому силуэту жилого корпуса, подняться в блок, прижимая к груди пульсирующий комок - почку. Руки не желают слушаться, подчиняться, они словно онемели. Быстрее, еще быстрей! Паспорт, прочие документы, деньги - ах ты ж, черт, где же они? Где бумажник, и карты - она ведь так и не снимала зарплату, копила... Да вот же они, в сумке, завалились. Одежда, пара кофт, телефон и зарядки. Старую симку - прочь, надо будет купить новую по дороге. Дрожащими от волнения пальцами развернуть тряпки, открыть, обнажить согретую теплом почку. Округлая, прочная, тугая, покрытая влажным, прочным коричневым панцирем, она словно увеличилась в размерах, набухла. Неужто там, под этой скорлупой, таится частичка Его жизни? Надо бы взять еще полотенец, и горшочек с землей - на случай, если придется новорожденное существо укоренять ненадолго, как она помогала и самому Оберону. Но Оберон - взрослый флорис; а этот малютка? Ирис, - так Он назвал эту почку.. Будет ли он способен так же выпускать корешки? Оберон вроде говорил, что ему это потребуется точно. Значит, нужна земля... А еще - емкость для нее, и чистые полотенца - чтобы кутать малыша. И грелки на газу - как кстати, что она частенько их таскает с собой. Включил такую грелочку, завернул в шарф или в карман сунул - и она греет себе, поддерживая тепло.
Но сперва нужно заказать машину.
Рука, было, потянулась к трубке стационарного телефона, но замерла на пол пути.
Нет, заказывать такси напрямую не стоит. Проще поймать попутку, а там - чем черт не шутит. Хорошо бы добраться до Тимашевска, а уже оттуда - и до Краснодара рукой подать. Впрочем, там видно будет. Сперва надо убраться отсюда, и поживее. Почка раскроется в дороге, но это не так страшно. Она что-нибудь, да придумает. А там - на поезд, и домой. Впрочем, нет, домой точно нельзя. Если Кулик сообразит, что к чему, - а он обязательно сообразит, можно не сомневаться, - то весь мир на голову поставит, лишь бы найти бесценный плод.
К родителям? Родственникам? Куда?...
А никуда. Лучше всего будет снять квартиру, средства у нее есть. К слову, не плохо бы обналичить карточки в каком-нибудь банкомате по дороге, и избавиться от пластика. Карточки - также легкий путь отыскать ее.
Земля нашлась в цветочном горшке, что стоял в коридоре. Прежде она бы пожалела несчастную чахлую драцену, но сейчас ей было не до сантиментов. Безжалостно вытряхнув старенькое деревце из кадки, она наполнила целлофановый пакет сухой, бедной - выбирать не приходилось, - почвой, подхватила из шкафа пластиковый лоток, в котором таскала с собой бутерброды, и уложила на дно сумки. Туда же последовали ампула с цирконом (на всякий случай), сменные полотенца, влажные салфетки и бутылка с чистой водой. И лишь затем Ева завернула почку в чистое махровое полотенце, вновь спрятав его под вязаным свитером, и, накинув сверху свободную брезентовую куртку, оставила комнату.
В холле никто не обратил внимание на худенькую фигурку в объемном дождевике и увесистой сумкой наперевес. Лишь охранник у входи сонно поинтересовался:
- Уже уезжаете, Ева Михайловна?
- Да вот, пора. - Кивнула она, исчезая в дверях.
На улице все так же моросил противный дождь, изо рта вырывались облачка пара. Сердце ныло. От парадного входа дорожка уходила вниз по склону, теряясь под шапками кустарников и деревьев. Природа словно чувствовала что-то, еще недавно сочная листва поникла и потемнела. Свет редких фонарей блеклыми пятнами выделялся на фоне дождливого, пасмурного неба. Темнело. Каблуки выбивали неровную дробь по залитой водой плитке. Прошло не меньше пяти минут, прежде чем вдалеке мелькнули огоньки фар. Шоссе здесь никогда не было оживленным, а в столь поздний час - почти без пятнадцати одиннадцать - поймать попутку равнялось подвигу.
Сквозь ткань полотенца Ева ощущала все более возрастающую пульсацию. Почка словно пробуждалась, все сильнее давай о себе знать. Бросив взгляд на часы, девушка убедилась: осталось не более пяти минут до раскрытия. Ах, хоть бы удача улыбнулась ей!
Вытянув руку, она встала у самого края дороги. Тяжелая сумка давила плечо, волосы липкими прядями лезли в глаза. "Оберон, я смогу, смогу! Я не отдам его! Не отдам!.."
Как назло, машины шли одна за другой, тенями пролетая мимо, обдавая ее фонтанами брызг. Напряженно всматриваясь в темноту, Ева не сразу обратила внимание на все возрастающую тяжесть в груди. Что-то словно распирало ее изнутри, отзываясь тянущей болью и покалыванием. Все-же Оберон не лгал ей; что-то он сделал с ней такое, о чем и помыслить не было сил.
"Остановитесь! Ну хоть кто-нибудь!..."
Но машины все так же упрямо проезжали мимо нее. Прошло не менее пяти минут, прежде чем послышался скрип колес.
Не веря самой себе, Ева распахнула дверцу.
"До Тимашевска не довезете?"
- А сколько дашь? - Лениво осведомились с водительского сиденья.
- Три тысячи. - Не моргнув глазом, ответила она, ощущая, как струи ледяной воды, скатываясь с боков крыши, стекают ей за воротник.
- Не. Давай пять косарей - и без вопросов.
- Идет. - Цена была баснословной, но Еве было не до торгов.
- Залезай. - Водила кивнул. - Только куртку свою сними, и штаны отряхни, а то грязи с вас. Вон, че творится. И это, деньги вперед. А то мало ли, что мне с тебя потом брать?
- Угу.
Получив из рук девушки купюру, водила причмокнул, неспешно пряча бумажку в бардачок.
- А ты чего запыхавшаяся такая, а? Что тебе в Тимашевске этом? С мужем разругались, что ль?
- Не важно. Бабло получил - вези.
- Ишь какая. - Тот фыркнул. - Ты это, смотри. Не наркоманка часом? Кто вас знает...
Мотор заурчал, машина тронулась.
Только сейчас Ева смогла перевести дух. Куртку она сняла - в салоне было душно, печка работала на полную мощность. Только сейчас она обратила внимание: кофта под свитером промокла насквозь, и дождь здесь был ни при чем.
Просунув руку под одежду, она коснулась груди, не веря самой себе: на ладонь текли липкие капли. Молоко! Но как, почему? Как же Ему удалось вызвать лактацию? Или виной все тот же гормон, за которым так истово гонялись ученые?..
Устроившись на заднем сиденье, Ева аккуратно развернула покрывало. Почка покоилась на ее коленях, тяжелая, бьющаяся, будто живое сердце. Кожура, покрывавшая ее, стала рыхлой, набухла и покрылась трещинами, на краях которых выступили липкие сгустки ароматной смолы. Где-то там, далеко позади, в проклятом комплексе Оберон - ее странный, удивительный, и бесконечно одинокий... друг? возлюбленный? Кто?... - вел свою борьбу, замерев над хрупкой чертой между жизнью и смертью.
Здесь же, в тесном кузове машины, вдалеке от природы, от родных лесов и голоса растений, был готов появиться на свет новый флорис. Живое чудо, воплощение всего, что она любила...
Водила щелкнул переключателем, врубая музыку. "Радио шансон", или что-то вроде того.
Ева не слышала ничего.
Взгляд ее, все чувства были сосредоточены на смолянистом, пульсирующем комочке.
"Ну же! Давай, мой хороший!... О, Господи... Боже, боже мой.. Да что же это!... Давай, ты сможешь!"
Она шептала, согревая комок. Затем - вдруг, будто опомнившись, - выудила из сумки простынку, спешно расстелила на сиденье рядом с собой. Достала и одну из грелок, включила ее. Последней взяла бутылку. Отвинтив туго затянутую - вот уж, постаралась на славу! - голубую крышку с надписью "Бон аква", и, вылив немного воды на ладонь, смочила кожуру почки. Влага должна была размягчить спекшиеся скорлупки, высвобождая росток.
Но этого было мало.
Тогда Еве не пришло ничего иного в голову, кроме как вылить воду на полотенце, пропитав его насквозь, и, закутав почку, подсунуть под нее грелку. Влага должна была испаряться быстро, создав эффект "водяной бани", правда, весьма условный. Выбирать ей не приходилось.
Тусклые лампочки по бокам салона давали достаточно света, чтобы она могла наблюдать за процессом. Грудь ныла все сильней, отвлекая ее.
"Давай, мой хороший, давай же... Не дай мне сойти с ума..."
.. Отчего-то ей вспомнились ее первые роды. Вспомнился тесный родильный зал, запах кленовых почек в окно, старенькую няню-акушерку, держащую ее за руку своими сухими, узловатыми, покрытыми пергаментной кожей пальцами: "Ты только терпи, детонька. Он уже идет, идет. Ты помоги ему только, это ведь тебе-то больно - а ему каково?"
Она тогда кричала, и все было как-то смутно и остро, - как и похороны потом, много лет спустя, так же смутно и тяжело, только пахло не кленом, а астрами, желтыми, будто мертвые звезды. Как и он - ее звездочка, что они провожали в последний путь.
Почка Ириса также пахла кленом, и сквозь сырую мглу ей казалось, будто весь салон иномарки наполнился этим сочным, прекрасным запахом. Солнце заливало поляну, высокие клены распускали листву, и так покойно и чудно вдруг стало... И из этого марева Ева вдруг увидала знакомый, родной взгляд.
"Сынок! Ты?... Откуда?"
"Я так скучал по тебе! Ты ведь не забыла меня? Не забыла?.."
- Я... Нет, нет же...!Под влажной тканью что-то хрустнуло, раздалось в стороны, открылось... Не веря себе, Ева откинула покрывало.
Почка лопнула, треснула пополам. Створки раскрылись, поддавшись некоей внутренней силе. Не в силах поверить самой себе, Ева протянула дрожащие от волнения руки, пальцами взявшись за края кожуры:
- Давай... Я помогу тебе, ну же! С влажным "чвак" кожура потихоньку расходилась в стороны. Медленно лопались внутренние пленки и мембраны, выпуская на свет крохотный, слабый комочек.
- Боже-боже-боже...
Ева с трудом подавила в себе порыв рефлекторно перекреститься.
Он был так мал, так ужасающе мал - не больше ладони. Как недоношенный младенец, как.. она не могла подобрать подходящего сравнения. Крупная голова - и маленькое, недоразвитое тельце, почти зачаток, с едва намечающимися корешками рук и ног, склеенными все той же золотистой смолой. Идущая из центра животика пуповина соединяла его с остатками питательной полости, семядоли, почти израсходованной. Вместо волос его голову покрывала листва, как и у Оберона, - но не соцветие, и не бутон, а венец листьев, будто у орешка лещины. Глаза его была закрыты, нос сморщен, лишь ротик чуть-чуть приоткрыт, будто младенец-цветок пытался глотать воздух.
Будто зачарованная, Ева смотрела на него - отпрыска грозного царя цветов, Оберона, - и не могла поверить своим глазам.
Но Ирису было все равно на ее чувства.
Ирис родился.
Ему было холодно.
И он Очень Хотел Есть!
О чем и известил ее на удивление резким и высоким криком, переплюнувшим октаву батьки Шнура, несущуюся из радиомагнитолы.
- Что это у тебя там? никак, котенка везешь? - Отреагировал водила, полуобернувшись.
- Да.. - Махнула рукой Ева, давая понять, что развитие темы котов не входит в ее планы.
- Ну ладно, только смотри, чтоб не нагадил там.
- Не нагадит. - Коротко бросила Ева, одновременно отделяя пуповину новорожденного флориса от скорлупы, обтирая его теплой простынкой. А тот все пищал, но - хвала богам - уже не так громко; приподняв свитер с футболкой, мысленно молясь, лишь бы водитель ничего не заметил, приложила Ириса к груди. Ротик его был настолько крохотный, что казалось, будто малыш вовсе не сможет принять ее сосок. Однако кроха обманул ее ожидания, на удивление крепко присосавшись. Молоко было липким, густым, но совершенно прозрачным, напоминающим сок березы. Ничего человеческого.
"Оберон-Оберон. Господи, да что же это...."От осознания необратимой потери хотелось выть. Шансов, что Оберону удастся отстоять свою жизнь, не было.
Но кто-то бесконечно хрупкий и крохотный, не способный своими корешками даже обхватить ее грудь, устроился у самого сердца, жадно присосавшись к груди; и этот кроха - был также ее Обероном, его сутью и плотью. И смыслом бороться и жить.
.......................................
...Шел третий час дня. Отгрузка первой партии роз прошла успешно, смета составлена, оплата внесена в кассу.
Усевшись на теплом песке, Ирис перекладывал цветные стеклянные шарики, составляя замысловатый, понятный ему одному узор. Ловко захватывая краем листа стеклянные сферы, он помещал их одну за другой внутрь рисунка, в определенной последовательности. В этом была своя логика, однако, как Ева не старалась, понять смысл его мозаики она не могла.
Вот и сейчас, устроившись рядом на откидном стуле, она так и сяк изучала рисунок, не в силах сообразить, что к чему.
- Что это у тебя? - Наконец, спросила она, нагнувшись над его плечом.
- Это - наш ясень. Ну, тот, что в дальнем углу сада.
- Красиво...
- Это он плачет. - Пояснил Ирис, устраиваясь поудобнее на песке. Песчинки облепили его ножки, но малышу это не доставляло ни малейшего дискомфорта.
- А почему плачет? Ведь он здоровый и сильный, вон, как за последние два года как в рост пошел!
- Мам, как ты не понимаешь? Ведь он - один; роз у нас много, целая семья. И сосны - они как... ну, как сестры. А ясень - один, ему грустно, ему нужен друг. Вот я и рисую его друга.
- Ты правда так думаешь?
- Я не думаю, я знаю. Цветам трудно быть одним! Всегда рядом должен быть кто-то родной, кто-то, с кем хочется вместе расти и радоваться солнышку.
"А ведь он прав. - Покачав головой, Ева тихонько погладила лепестки сына. - Растения плохо переносят одиночество. Посади один цветок - он будет болеть и погибнет, а посади рядом товарища - и оба цветка потянутся в рост. Ах, Ирис. Как бы я хотела верить, что и тебе не одиноко..."
- Вовсе нет! Мне совсем не грустно, мам! - Подняв глазенки, Ирис улыбнулся склонившейся над ним Еве. - Ведь ты рядышком, а с тобой мне хорошо. И еще - папа скоро вернется!
- Откуда.. Откуда ты это знаешь? Почему?...
- Знаю - и все. Ты только позвони тому дяде. Почему ты боишься? Весь день с телефоном ходишь, а перезвонить все не решишься. Давай, набери ему!
- Ох. - С трудом выдохнув, Ева потупила взгляд. А ведь малыш прав. Она все время таскала телефон то в руке, то в кармане, раздумывая, стоит ли... Сказать по-правде, она боялась, что это ловушка. А что, если ей звонил кто-то от Кулика, представившись ее другом? Если все это - лишь обманка, попытка зацепить ее за крючок, воспользовавшись единственным, что грело ее все годы, - надеждой?..
- Знаешь, - наконец поборов смущение, Ева не без хитринки улыбнулась. - Знаешь, давай завтра попросим дядю Володю выкопать нам саженец еще одного ясеня? Посадим его рядышком с твоим приятелем, чтобы он больше не плакал?
- Давай! - Мордашка Ириса расцвела улыбкой. - Давай прямо сейчас и попросим, зачем ждать завтра?
- Договорились! Ах ты, чумазик мой.
............................................................
Гудки шли один за другим.
Трубка молчала.
"Неужто напрасно? Неужели и правда обман?"
Наконец, что-то щелкнуло; гудки исчезли, обернувшись напряженной тишиной.
- Ева? Ева? Это ты?
- Да, Сереж.
Тишина. "Говори, ну же!.."
- Ева, спасибо, что перезвонила. Я все понимаю. У тебя есть пять минут? Надо кое-что объяснить.
- Да... Да, конечно. Я слушаю.
- Он жив. Жив, Евушка, клянусь богом! Я все это время думал, что он мертв. Но сегодня... Ты слышишь, Ева? Сегодня я наконец-то услышал....
Мир обернулся острой колючей точкой, съежившись до одной-единственной искры в груди. Руки дрогнули, трубка едва не выпала из ослабевших пальцев.
Продолжение следует))